Робин Хобб - Королевский убийца [издание 2010 г.]
Я попытался хоть как-то утешить ее.
— У меня все еще есть кровать. Ее надо принести сюда для Лейси. Баррич поможет мне.
Лейси покачала головой.
— Я сделала матрас, и мне вполне удобно. Пусть твоя кровать остается на своем месте. Может быть, никто не посмеет забрать ее у тебя. Будь она здесь, внизу, назавтра ее бы наверняка унесли.
— А разве короля Шрюда совсем не беспокоит происходящее? — грустно спросила меня Пейшенс.
— Не знаю. Никого не впускают к нему. Регал говорит, король слишком болен для приема посетителей.
— А я подумала, что он не хочет разговаривать только со мной. Ах, бедняга! Потерять двоих сыновей и видеть свое королевство в таком состоянии… А как королева Кетриккен? У меня не было возможности навестить ее.
— Когда я в последний раз видел королеву, она чувствовала себя неплохо. Скорбит о своем муже, конечно. Но…
— Значит, падение не повредило ей? Я так боялась. Вдруг выкидыш? — Пейшенс отвернулась и уставилась на стенку, на которой теперь не было знакомого гобелена. — Если хочешь знать правду, я просто не решилась пойти и повидать ее. Мне слишком хорошо знакома боль потери ребенка до того, как подержишь его на руках.
— Падение? — глупо спросил я.
— Разве ты не слышал? На этих ужасных ступеньках, которые ведут в Сад Королевы. Я слышала, что какую-то статую увезли в Тредфорд и королева Кетриккен пошла наверх, чтобы посмотреть какую, а на обратном пути упала. Не кувырком, но все равно тяжело. Спиной прямо на каменные ступеньки.
После этого я не мог сосредоточиться на беседе с Пейшенс. Она говорила об опустошении библиотек — о том, о чем я все равно не хотел думать. Как только мне представился случай, я вежливо извинился и обещал немедленно принести им известия от королевы.
К Кетриккен меня не пустили. Ее леди сказали мне, чтобы я не беспокоился и не тревожился, она здорова, ей просто надо отдохнуть, но, ох, это было ужасно…
Все-таки я убедился, что с ней все в порядке, и быстро ушел. Но я не вернулся к Пейшенс. Пока нет. Вместо этого я медленно поднялся по ступеням к Саду Королевы. Я нес с собой фонарь и шел очень осторожно. На крыше башни я обнаружил, что все было именно так, как я опасался. Самые маленькие и наиболее ценные статуи исчезли. Я был уверен, более крупные фигуры уцелели только потому, что их невозможно было вывезти. Отсутствие скульптур нарушило гармонию сада Кетриккен, и без того опустошенного пришествием зимы. Я тщательно закрыл за собой дверь и стал спускаться по лестнице. Очень медленно, очень осторожно. На девятой ступеньке я нашел это. Как и Кетриккен, я едва не упал. Но мне удалось сохранить равновесие, и я присел на корточки, чтобы обследовать это место. В жир подмешали сажу, чтобы скрыть его блеск и сделать незаметным на темном камне. Именно здесь могла легко оступиться нога, особенно если расстроенный человек быстро бежит вниз по ступенькам. Это было достаточно близко к верхушке башни, чтобы можно было сказать, что виной падения послужил кусок земли, приставший к туфле. Я потер черное пятно и понюхал пальцы.
— Хорошая порция свиного жира, — заметил шут.
Я вскочил и чуть не свалился с лестницы. Дико замахав руками, я удержался на ногах.
— Интересно, — прокомментировал шут. — Думаешь, ты сможешь научить меня такому трюку?
— Не смешно, шут. За мной все время следят, и я на взводе. — Я всмотрелся в темноту. Если шуту удалось подкрасться ко мне, почему того же не может сделать и Уилл? — Как король? — спросил я тихо. Если они предприняли такое покушение на Кетриккен, я не мог не беспокоиться за безопасность Шрюда.
— Это ты мне расскажи.
Шут вышел из тени. Его прекрасная одежда исчезла, на нем был старый, синий с красным шутовской костюм. Он прекрасно гармонировал с кровоподтеками на его лице. На правой щеке была ссадина. Одной рукой он прижимал к груди другую, которая, по-видимому, была вывихнута.
— Неужели опять? — выдохнул я.
— Именно это я им и сказал. Но они меня не послушали. Некоторые люди просто не умеют вести беседу.
— Что случилось? Я думал, ты и Регал…
— Что ж, даже шут не кажется достаточно глупым, чтобы удовлетворить Регала. Сегодня я не хотел уходить от короля Шрюда. Они все время расспрашивали его о том, что случилось в ночь праздника. Может быть, я стал слишком остроумным, предлагая другие способы развлечений. Они выкинули меня из королевских покоев.
Сердце мое упало. Я был уверен, что совершенно точно знаю, какой именно стражник помогал ему выйти за дверь. Это было то, о чем всегда предупреждал меня Баррич. Никогда нельзя знать, на что может решиться Регал.
— Что сказал им король?
— А! Ты не спрашиваешь, как король себя чувствует и выздоравливает ли он, а только о том, что он им сказал. Ты боишься за свою драгоценную шкуру, юный принц?
— Нет. — Я не был обижен ни его вопросом, ни его тоном. Просто слушал. В последнее время меня маю заботили наши отношения. Шут просто приходил, когда ему нужна была моя помощь. — Нет. Но если король ничего не сказал о том, что Верити жив, у Регала не будет никаких причин…
— Мой король был… неразговорчив. Это начиналось как приятная беседа между отцом и сыном. Принц говорил королю, как ему следует радоваться, что Регал наконец-то стал будущим королем. Король Шрюд был довольно рассеян — это часто бывает с ним в последние дни. Что-то в этом вызвало раздражение Регала, и он начал обвинять отца в том, что тот недоволен и даже возражает против этого. Наконец он начал говорить, что существует заговор, созданный с целью не допустить его до трона. Ни один человек не опасен так, как тот, кто не может решить, чего он боится. Регал именно таков. Даже Волзед был ошеломлен его напыщенными речами. Он принес королю одну из своих настоек, чтобы заглушить его разум вместе с болью, но когда он поднес чашу ближе, Регал вырвал ее у него из рук. Потом он кинулся на бедного дрожащего Воловьего Зада и обвинил его в том, что он тоже участвует в заговоре. Он утверждал, что Волзед намеревался опоить нашего короля, чтобы тот не смог рассказать все, что знает. Он приказал Волзеду убираться из комнаты, сказав, что он не потребуется королю, пока Шрюд не сможет ясно разговаривать со своим сыном. Мне он тоже приказал выйти вон. Я не хотел уходить, но со мной легко справились несколько неуклюжих пахарей из Внутренних герцогств.
Ужас рос во мне. Я помнил мгновения, когда разделял боль короля. Регал будет безжалостно наблюдать, как боль пробьется сквозь травяной дурман и овладеет его отцом. У меня в голове не укладывалось, как человек может быть таким жестоким. И тем не менее я знал, что Регал именно таков.